Психология сегодня. Портрет науки

Статьи по психологии История психологии Психология сегодня. Портрет науки

То, что верно для психологов и их занятий, верно и для области их интересов: хотя она именуется наукой, она слишком разнородна, чтобы предоставлять возможность иного определения или описания, кроме как в самых общих терминах.

Для того, чтобы получить более ясное представление о том, насколько хаотичными стали направления психологии, достаточно пролистать полдюжины выпусков «Аньюэл Ревью оф Сайколоджи» (Ежегодного психологического обзора). Каждый ежегодный выпуск содержит примерно двадцать глав; некоторые из них представляют собой обзор работ в таких центральных для психологии областях, как восприятие, мышление, приобретение моторных навыков; другие касаются менее известных и более частных предметов: производства мозгом допамина и поощрения, слухового восприятия, социального вмешательства, межполушарной асимметрии, психологии музыки, психологии религии. За несколько лет «Ежегодный обзор» освещал примерно сотню разных направлений, каждое из которых обладает собственными темами и способно полностью поглотить интерес и время исследователя.

Может ли дисциплина столь хаотичная, всеядная и неорганизованная называться наукой? Справедливо ли наше убеждение в том, что ее утверждения, касающиеся человеческой природы и человеческого ума, представляют собой научные истины?

Столетие назад Уильям Джемс, после блестящего изображения того, чем была психология в то время, печально сказал, что она еще не наука, а только надежда на науку. Вот как он характеризовал психологию:

Ряд голых фактов; немножко сплетен и расхождений во мнениях; некоторая классификация и обобщения на чисто описательном уровне; сильное предубеждение в пользу того, что мы в самом деле имеем состояния сознания и что их определяет наш мозг, — однако ни единого закона в том смысле, как представляет нам законы физика, и ни единого утверждения, из которого могли бы быть логически выведены следствия.

Сравните это с тем, чем стала психология: огромное нагромождение фактов, уже не голых, а обработанных изобретательными статистическими методами; множество сплетен и расхождений во мнениях, однако по большей части касающихся проверяемых интерпретаций и теорий; множество классификаций и обобщений на теоретическом уровне; большое количество законов и утверждений, касающихся состояний сознания и их связи с мозговыми процессами, следствия из которых могут (и часто бывают) логически выведены и подвергнуты проверке. Психология давно переросла стадию надежды на науку и стала наукой в действительности.

Однако стала она наукой, в отличие от большинства других ставящей в тупик и вызывающей тревогу.

В естественных науках знание носит кумулятивный характер и ведет к более глубокому пониманию природы. Теория относительности не опровергла ньютоновскую физику, но включила ее в себя и обратилась к феноменам, наблюдать которые Ньютон не мог; современная теория эволюции не опровергает дарвинизм, а добавляет детали, исключения и более сложные факторы, объясняющие факты, о которых Дарвин не знал. В отличие от этого психология породила множество специальных теорий, которые позднее или были опровергнуты, или оказались приложимы лишь к ограниченной совокупности феноменов и не стали базисом для более крупной и более общей теории. Типичным примером этого является бихевиоризм.

Более того, психология богата тем, что Джером Каган называет «неустойчивыми идеями», — концепциями и теоретическими положениями, не относящимися к установленным и неизменным явлениям и являющимися субъективными и меняющимися. В отличие от физических феноменов, которые представляют собой события в физическом мире, многие из психологических феноменов касаются значения определенных событий для человека; два психолога, употребляющих один и тот же термин, могут говорить о совершенно разных вещах. Каган, обратившись к своим ранним работам, «обнаружил, к своему смущению, что придавал фиксированные значения таким идеям, как взросление, память и непрерывность настроения и привычки». Сегодня, по его словам, он видит, что значения этих и многих других идей в психологии меняются по мере того, как исследователь набирает данные. Один психолог описывает и изучает страх как набор биологических явлений, другой — как внутренний опыт испытуемых, который они переживают, когда пугаются. Однако эти два множества не примыкают друг к другу: часто у человека, испытывающего страх, биологические его признаки отсутствуют, а проявлению таких признаков не сопутствует эмоция. Истинность предположительно научных заключений о страхе зависит от того, что исследователь подразумевает под этим термином.

Также в отличие от физики, психология описывает много законов, которые оказываются верны лишь в пределах той культуры, в которой проводились наблюдения. В последние годы психологи стали интересоваться кросскультурной валидностью законов своей науки и выявили ряд законов, представляющихся универсальными; в их число входят выявленные Пиаже стадии развития, последовательность, в которой дети усваивают компоненты языка, спонтанная склонность человека к категоризации, тенденция к социальной инертности и другие. Однако было также обнаружено, что многие законы верны только для той культуры, в которой были выявлены, или для сходных; к ним относятся определения мужественности, женственности, любви, ревности, тенденция присоединяться к большинству и подчиняться властям, использование логики в рассуждениях, развитие чувств родства и принадлежности.

Сказанное не значит, что психология — не наука; однако она — не последовательная наука с последовательной и всеобъемлющей теорией; психология — интеллектуальная и научная ярмарка.

Несколько десятилетий назад, когда когнитивная революция взламывала запертые двери бихевиоризма, обилие возможностей казалось на первый взгляд стимулирующим и обнадеживающим, однако при более пристальном рассмотрении начало смущать и тревожить. Дэвид Л. Кранц из колледжа Лейк Форест так описывал то, чем психология представлялась ему изначально и позднее:

Когда я впервые познакомился с психологией, меня очень взволновали ее необъятность и разнообразие. Я почти не обратил внимания на то, что главы в учебнике не связаны друг с другом. То, что они не пересекались, только добавляло ощущение свежести открытия.

Позднее, при работе над диссертацией, волнение, вызванное таким разнообразием, оказалось умеренно растущей необходимостью специализации, необходимостью ограничиться только одной или двумя главами учебника. Я также начал осознавать, что разнообразие психологии зачастую воспринимается в негативном свете как признак несвязности или, того хуже, «ненаучной».

Это обстоятельство было подтверждено и в профессиональной жизни. Волнующее разнообразие психологии все еще оставалось под подозрением; коммуникация между специалистами была затруднительна и часто отсутствовала. Чувство изоляции между учеными и между концептуальными системами продолжало расти в условиях информационного взрыва и постоянного включения в психологию новых вопросов.

Как и Кранца, многих психологов смущает разнообразие и несвязанность друг с другом областей психологии; Джордж Миллер язвительно называет это обстоятельство «интеллектуальным зоопарком». Однако зоопарки хотя бы содержат в определенном месте и контролируют своих питомцев; в современной психологии наблюдается тенденция к бегству. Некоторые психофизиологи перешли на биологические факультеты, когнитивисты в некоторых университетах основали собственные подразделения, некоторые социальные психологи перешли в клиники или бизнес. Один из комментаторов в «Америкен Сайколоджист» предсказал, что через пятьдесят лет главная область психологии распадется, направления обретут собственную идентичность и собственные названия и образуют отдельные факультеты в университетах; психология станет рассматриваться как временная фаза развития поведенческих наук.

Другие ученые считают, что какая-то новая концепция, новая теория или метафора приведет к объединению полуавтономных специальностей. Рэймонд Фаулер, исполнительный вице-президент Американской психологической ассоциации, говорит: «Мы должны продолжать поиски великих объединяющих принципов. Решением проблемы разнообразия не может быть еще большее разделение на фракции». В последние годы многие теоретики в «Нью Айдиес ин Сайколоджи» пишут о том, что новая и объединяющая метафора или концепция остро необходима и непременно будет найдена.

Однако существует и другой взгляд: появление объединяющей теории невозможно, да она и не нужна. Зигмунд Кох, на протяжении десятилетий рассматривавший главные направления психологии, говорит: «Следует наконец признать несвязанность психологии и заменить ее термином «психологические науки». Такого же мнения придерживаются многие, внимательно рассматривавшие вопрос. Эрнест Хилгард в своем всеобъемлющем исследовании истории психологии в Америке говорит о том, что представление о единой науке психологии является скорее эстетическим идеалом, чем практической реальностью, и что «психология может восприниматься как большая семья многих психологов, объединенная общественной практикой и дисциплинарной структурой университетов». По мнению Дэвида Кранца, мы ожидаем, что разные ветви психологии окажутся членами спаянной семьи, хотя более реалистичной моделью была бы рыхлая федерация или многонациональное государство, состоящее из разных штатов, более или менее связанных некоторыми общими интересами, но говорящих на разных языках, живущих в разных мирах и занятых собственными делами.

Есть много оснований сомневаться в том, что любая единая теория сможет объяснить как действия нейромедиаторов, так и психические процессы, участвующие в разрешении криптограммы; как конфигурации нервных сетей, так и течение истинной любви. «Теория всего» была возможна в психологии, пока мы знали очень мало; такое никогда больше не станет возможным.

Источник: "История психологии" Мортон Хант 2009 г.